"Ощущения были дикими. Полная тишина, нарушаемая лишь таинственным треском свечей, мерцающий свет, отбрасывающий темные, загадочные тени на его белое лицо, жуткие, но какие-то чарующие красные глаза, глядящие неотрывно в мои голубые, соприкосновение холода с моей талией и ладонью, одновременно неприятное и возбуждающее, освежающее морозное дыхание на моем лице, танец без музыки, ужин без еды… Я словно бы перенеслась в заколдованный мир, параллельный нашему. Словно ушла в Зазеркалье, как сказочная Алиса. Сердце то бешено колотилось, то вдруг останавливалось, причем на такой длительный срок, что, казалось, мне не выжить. Но нет, когда я начинала думать, что оно замерло навсегда, сердце вновь принималось за усиленную работу, ускоренную в несколько десятков раз. Я хотела прекратить это, и я не хотела останавливаться. Временами я думала, что я умерла, временами – что наконец-то начала по-настоящему жить, и что моя полноценная жизнь продлится ровно столько, сколько будет длиться этот безмолвный танец. В те минуты я ненавидела его, и я его любила".
"Зачем люди мечтают о бессмертии? Ведь это – худшее наказание, которое может постичь живое существо. Вот ты, Екатерина, хотела бы жить вечно? Подожди, не отвечай, – он перешел на шелестящий шепот, и шепот был до того зловещим, до того дьявольским, что пробирало до костей. – Сперва подумай, Катя. Вечность. Жить вечно. Месяцы складываются в годы, годы – в столетия, а те – в тысячелетия. А ты все живешь и живешь, живешь и живешь… И все кругом – одно и то же. Что год назад, что век назад. Ты также встаешь каждый день, видишь те же стены. Все также ложишься и спишь все в той же постели. Ты можешь возразить: зачем те же стены, та же постель? Я ведь бессмертна! Я буду путешествовать, я успею повидать столько, сколько за простую короткую человеческую жизнь ни за что бы не успела. Как же тут заскучать? Я побываю во всех-всех странах! Во всех городах! Я успею выучить все-все языки, чтобы свободно общаться с теми, к кому я наведываюсь. Но Катя… вечность! За первые сто лет ты объездишь все страны и все города. Да, жизнь тебе еще не наскучит. Еще за сто лет ты выучишь все языки, а также прочтешь все-все книги, получишь все другие навыки, о которых мечтала, но боялась, что не хватит времени на все про все. Еще за двести лет ты выучишь наизусть все тропинки и деревья каждого города каждой страны. Ты познакомишься со всеми людьми мира и еще через сто лет устанешь от человеческого общества так, что вернешься в свой дом и заколотишь дверь, чтобы больше их не видеть и не слышать. А у тебя впереди – вечность. Вот я и спрашиваю: зачем? Почему никто не может напрячь две свои извилины и подумать: зачем? Зачем ученые бьются над изобретением эликсира бессмертия? ЗАЧЕМ? – Ненависть в его тихом, загробном шепоте продолжала явственно проступать. Было ощущение, что тема для Мертвицина болезненная. Я слушала, почти не дыша. – Даже если представить, что им это удалось, что все шестимиллиардное быдло попрется за ним, продаст дом, машину, квартиру и будет стоять двадцатикилометровую очередь, чтобы купить его, даже если случится так, то подумай, представь на миг, что произойдет с планетой? Люди же не перестанут при этом размножаться, как кролики, как животные. Через сто пятьдесят лет шагу негде ступить будет. И вот представь: ты заколотила дверь, а твой дом облепила масса тел, реальная пробка из людей. И дом у тебя отберут, чтобы можно было туда поселить двести двадцать китайцев, потому что наступит глобальная проблема с жилплощадью: места на Земле под постройки не останется. – Его монолог произвел впечатление. Меня посетила паника, как только я представила себе все это. Господи, только бы у них не получилось, у этих чудиков-ученых! Только бы никто никогда не нашел лекарства от смерти! – Пусть ты сейчас скажешь: «Никто не узнает, я открою этот рецепт для себя. Я одна буду жить вечно, для меня место найдется». А я отвечу снова: представь. Все, кого ты любишь сейчас, умрут. Все, кого ты будешь любить потом, тоже умрут. Они будут жить семьдесят лет, ты – вечность".
